Оружие массового обольщения (ВИДЕО)

Наше общество — под угрозой буквального расшепления, и уничтожение культуры — очень опасный процесс. «Оружие массового обольщения» в культурной сфере — вещь не менее страшная, чем ядерное вооружение.

В программе «Чай с Захаром» — актер, общественный деятель Сергей Бугаев, главный герой известного фильма «Асса».

Наше общество — под угрозой буквального расшепления, и уничтожение культуры — очень опасный процесс. «Оружие массового обольщения» в культурной сфере — вещь не менее страшная, чем ядерное вооружение.

В программе «Чай с Захаром» — актер, общественный деятель Сергей Бугаев, главный герой известного фильма «Асса».

Бугаев и Андрей Белый

Захар Прилепин: Мы только что пытались выяснить происхождение фамилии. Я вспомнил совершенно пропущенный мною, видимо, факт о том, что Сергей Курехин, замечательнейший человек, утверждал, что его товарищ Сергей Бугаев — прямой потомок поэта Андрея Белого, у которого, как мы знаем, тоже была такая же самая фамилия. Это, конечно, была отчасти, наверное, шутка Курехина. Хотя Бог его знает. Ну и откуда такая фамилия, кто ваши родители?

С. Б.: Мои родители обычные советские граждане, если так можно сказать.

З. П.: Вы в Новороссийске родились?

С. Б.: Я родился в Новороссийске, да, и соответственно, если говорить о личности Андрея Белого, то можно себе представить, что он затрагивал ряд пространств. И, можно сказать, что в каком-то из них мы родственники.

З. П.: Да, еще было сказано, что это часто встречающаяся чеченская фамилия, да?

С. Б.: Была до определенного момента.

З. П.: Сейчас уже в таком количестве их нет?

С. Б.: Ну насколько я понимаю, я к сожалению или к счастью не связан с Чеченской Республикой, но там тейповая система, как вы понимаете. Вот наряду с тейпом Кадырова, там существовал тейп Бугаева. И вот вроде бы там последние выборы, они набрали очень мало голосов в момент выбора и, соответственно, они не участвуют в общественном диалоге или как-то так. Это очень сложное все-таки общество.

З. П.: Это чеченская оппозиция была?

С. Б.: Очень сложно разобраться, что на тот момент после нескольких войн было позицией, что-то было оппозицией. Но тем не менее я вот купил книгу толстую, чтобы разобраться в этом. Потому что интересно, такие два диаметрально противоположных узла связываются на территории моей фамилии.

И они заставили меня изучить и тот, и другой аспект. В частности, действительно, это какой-то огромный тейп, который в общем существует. То есть все, что касается «аев», Бугаев, Завгаев, Басаев, Дудаев. Там, я извиняюсь, конечно, может это не всем нравится.

З. П.: А какие-то чувства сопричастности к прозе или поэзии или философии Андрея Белого случались в сознании?

С. Б.: Ну, скорее, в бессознательном. Ну, конечно, случались. Ну как, ну естественно. То есть куда денешься от этого. Скорее, с папой его, с математиком. Желание выучить таблицу Менделеева.

Детство

З. П.: А вот оно как. Как детство проходило у вас?

С. Б.: Детство проходило очень нежно, в здоровой творческой атмосфере с братом, сестрой, родителями. Здоровое питание на берегу Черного моря. Пионерское детство, плавно переходящее в комсомольское. Но, в принципе, потом я рано как бы ушел от родителей. И мое раннее детство стало общественно обозримым.

З. П.: Общественно обозримым. А родители чем занимались?

С. Б.: Моя мама была всю жизнь поваром, а отец мой был, не знаю, сейчас называется декоратор, маляр. То есть он занимался созданием, в принципе, интересных пространств, красил их, приводил в надлежащий вид. Очень много интересного, действительно. В детстве я много ездил с отцом, он оформлял. Это называлось, такая организация «Курортпромторг». То есть это магазины, какие-то там кафе, которые рассредоточены по территории черноморского побережья были.

З. П.: Так. И что же побудило подростка, юношу вдруг рвануть в Ленинград — услышали группу «Аквариум»?

С. Б.: Как это ни странно, совершенно другая, еще тогда всех этих названий я еще не знал.

З. П.: Хотя кулинарный техникум был в Новороссийске?

С. Б.: Нет, в Ленинграде. Но это сейчас называется техникумом. Тогда это называлось ПТУ.

Как это ни странно, Крым сыграл очень существенную роль в моем становлении. В возрасте, наверное, лет 10, мама и сотрудницы ее организации, в основном поварихи, женщины, поехали на автобусе по командировке профсоюза в Крым из Новороссийска.

И там оказался один молодой человек, тоже повар из этой же организации, к которому приехал друг из Ленинграда, звали его Евгений Смелков, и стал он очень близким моим другом. Соответственно, Керчь, Севастополь — мы как-то так познакомились близко достаточно, для меня совершенно новый тип поведения, речевого, и в целом человека, с которым я столкнулся.

И соответственно, потом мы стали друзьями после этой поездки в Крым. И какое-то количество лет переписывались. И потом, наверное, в возрасте 13 лет я впервые поехал на зимние каникулы в Ленинград.

З. П.: Это был год примерно?

С. Б.: Это был год 1979-й. Вот, соответственно, я там сильно задержался, зимние каникулы 10 дней, по-моему, я приехал через три недели, в качестве доказательства я пошел к стоматологу и вырвал практически здоровый зуб, и привез его в качестве доказательства того, почему я задержался.

Я сказал, что очень болел зуб и я ездил его лечить. Не то, что даже соврал, потому что зуб-то я удалил. И там я, соответственно, столкнулся с такого рода ситуациями и срезами действительности, которые на юге просто не встречаются.

З. П.: Это рок-н-ролл, это художники?

С. Б.: Нет, в первую очередь это вообще культурная среда в целом, начиная от музеев. Посетить посчастливилось на тот момент Русский Музей, Эрмитаж. Евгений Смелков, с которым я подружился, был связан с группой «Странные игры». Это мои очень близкие друзья. Витя Сологуб, да, до сих пор мы дружим с ним. В общем-то, у нас во многом совпадают позиции, в отличие от многих других.

И я начал приезжать туда на все каникулы. Потом я приехал на летние каникулы, уже надолго.

З. П.: В этом есть какой-то филологический, конечно, казус. Несмотря на то, что у Федора Сологуба фамилия Тетерников. Тем не менее встреча Сологуба и Бугаева, это хорошая пародия на Серебряный Век. Ну ладно, продолжаем.

С. Б.: Нет, а кстати сказать, Витя Сологуб привнес, там еще был Саша Давыдов, но по крайней мере в работах, в произведениях группы «Странные игры» встречаются произведения дадаистов, там скажем, футуристов. То есть имеется в виду, что они открыли тоже какую-то свою дверцу, а дверца эта, в общем, была дверцей в общество, которое на глазах менялось.

Путь в кино

З. П.: Потом, общеизвестный факт, что Борис Гребенщиков начинает рекомендовать Сергею Соловьеву вас в качестве исполнителя главной роли. А что собой являл на тот момент этот молодой человек, совершенно не понятно.

С. Б.: Ну это сильно далеко.

З. П.: Сильно далеко. Ну давайте пройдем этот путь.

С. Б.: Соответственно, чтобы всем было понятно, в детстве я занимался музыкальными темами и играл на барабанах. Учился в детской музыкальной школе. Там у меня был навык, и я стремился как бы к игре на барабанах. И как раз то, что впоследствии стало «Странными играми», так или иначе там мне удавалось за что-то цепляться.

Но в какой-то момент, на зимние каникулы я приехал, это уже, наверное, был тоже, опять же, я путаюсь, может, 77–78–79-й. Однажды я попал в очень интересное место, это был такой джазовый клуб «Квадрат», который находился в Доме Культуры Ленсовета, и там выступал такой Владимир Чекасин. Когда он сказал: «Вот когда наступит пауза, кто желают, могут выйти на сцену». Я вышел на сцену, думаю, почему не погреметь на барабанах. И если я не ошибаюсь, в этот момент на сцене так же оказался Сергей Курехин и еще кто-то.

Я, к сожалению, на сцене, тем более с умеющими музыкантами, оказывался редко, поэтому я начал греметь несколько с превышением звука. Я был сильно моложе. То есть надо учитывать, что эта тема была сильно левая. То есть советский андеграунд.

В общем, я не знаю, здесь для того, чтобы молодым слушателям было понятно или еще что-то на тему того, что социодинамика того времени требует специфических пояснений. Но в основном в зале сидели бородатые мужчины и любители фри-джаза. И я, конечно, об этом ничего не знал. И поэтому эти звуки для меня были интересным, новым пространством, скажем, звуковым.

И после этого ко мне подошел Курехин и сказал, что «давайте, у меня тоже есть оркестр, давайте попробуем что-то такое, вы так, типа нормально»… Ну и как-то все закипело потихоньку.

Заменять «искусство» на «арт» — грубейшая ошибка

З. П.: И вы подружились с Курехиным?

С. Б.: Ну не сразу подружились. Да, какой-то момент мы просто слились уже, и не было дня, чтобы мы не встречались на протяжении очень длительного времени.

З. П.: Ну это начало 80-х?

С. Б.: Да, это начало 80-х. И в общем, в принципе, тогда еще не было поп-механики, тогда это называлось странным иностранным названием «crazy music orchestra». Тогда английский язык еще не вызывал таких острых противоречий, как сейчас.

Собственно говоря, в данном случае, когда сейчас кто-то употребляет в отношении искусства слово art, я его воспринимаю крайне болезненно и либо прерываю беседу, либо пытаюсь акцентировать. Ну потому что, мне кажется, подмена слова «искусство», вмещающее в себя сложную систему артикуляций, на мало значимое английское слово art для большинства является грубейшей ошибкой, и касается серьезной проблемы защиты языка, которая у нас, к сожалению, не осуществляется.

На словах, скажем, гражданка, бывшая руководительница Петербургского Университета объявляла какие-то маневры на тему попыток защиты языка, но в данном случае, данное паразитическое слово сильно отвлекает. Вот и в данном случае оно отвлекло.

Примерно в то же время я посетил первую выставку так называемого неофициального искусства, которая на тот момент объединяла всех, кто сейчас разъединены. То есть это были и люди с очень сильным религиозным уклоном, православные…

Знаменитый концерт в «Метелице»

З. П.: А была какая-то история взаимоотношений, я насколько понимаю, с группой «Звуки Му» и с группой «Кино».

С. Б.: Но это сильно позже уже.

Практически с самого начала мы взаимодействовали с группой «Кино». В какой-то момент у них не было барабанщика, и я там, грубо говоря, микроскопически пытался осуществить это. Но я был человеком слабым, как и теперь, и выдерживать длительные концерты, а тогда их еще не особо было, собственно говоря, поэтому предложил им, также как и группе «Странные игры, своего друга старого Густава, Георгия Гурьянова.

Который впоследствии стал основным барабанщиком, а какое-то время мы играли в две ударных установки. Ну что, собственно говоря, показано в том фильме же самом «Асса», который употребляли, и на некоторых записях лучших концертов, на мой взгляд. Например, знаменитый концерт в «Метелице». В связи с тем, что милиционер отключил электрический усилитель и мы остались с двумя барабанами с Густавом, и Цой пел просто песню. Значит, это было такой вот, можно сказать, исторический момент.

Про свободу

C.Б.: Для воспроизводства любых культурных феноменов того времени нам нужно привлекать понятие социодинамики культуры советского времени. И это очень длинная тема. То есть иногда мне приходится выступать перед студентами. И здесь наступает очень серьезный, то, что называется, клинч.

То есть очень сложно объяснить какие-то вещи, потому что люди думают, что то, что сейчас называется свободой, что это как критики существующего строя, говорят, что сейчас нет свободы, я здесь принципиально не согласен. Да, то есть то, что было завоевано, это очень важное. Как раз все эти вещи, о которых вы говорите, и фильм «Асса», и Высоцкий, это вещи, до которых советская реальность была одной, а после она становилась другой…

З. П.: Каким образом так сложилось и вами это отрефлексировано ли, что, скажем, ваше сознание, сознание упомянутого Сологуба из «Странных игр» или там Сергея Курехина на определенном этапе, к сожалению, он не дожил до наших дней, и с другой стороны сознание Соловьева, Бориса Гребенщикова, Артемия Трицкого, оно расползалось, расползалось и ушло куда-то совсем далеко. Где эта была точка и в чем тут причина?

С. Б.: Ну, естественно, точка, причина — это реальность изменяющаяся. Меняющийся мир, меняющиеся обстоятельства.

З. П.: Но люди так схожие, и понимающие друг друга так хорошо, и вдруг перестают понимать вообще. Просто в одни и те же понятия начинают вкладывать противоположные смыслы. Как это происходит в одной человеческой судьбе?

С. Б.: Ну для начала, мы живем в некоем сложном информационном поле, по-разному реагируем на те системы вирусов, которые это информационное поле составляют и населяют.

И скажем там, все мы до какого-то момента, может быть, были в больше степени западниками. Но многие совмещали и западничество, и славянофильство. Это касается прежде всего Сергея Анатольевича Курехина. И Боря Гребенщиков до определенного момента был человеком очень углубленным, под воздействием.

Видимо, попадание всех нас в новые обстоятельства, в новые условия. Нужно сказать, что, понимаете, до сих пор многие не верят в то, что реальность раздвоилась и появилась некая цифровая реальность. Да, некоторые люди считают, что ее до сих пор не существует. Что воздействие того, чего не было совсем еще недавно и до сих пор не существует, оно не оказывает на нас никакого воздействия. На самом деле, что бы случилось, если бы советская власть этих людей адаптировала?

Изменилось представление о свободе

Но тогда столкновение с цифровой реальностью, с интернетом было для нашей страны, для нашего общества еще более жестким. Когда появление новой системы вирусов, ну скажем, оно повлекло за собой очень многих. Но не всех, к счастью.

Конечно, я не могу ни за кого отвечать, все люди разные. Но, в общем, у меня не было необходимости и радости налетать на Троицкого и мобилизовывать всю систему «оранжевой революции» в нашей стране во главе с «Газпромом», «Эхом», я имею в виду, «Дождем» и «Новой Газетой», с которой я был связан через личность Щекочихина. Который, собственно говоря, изменилось, все изменилось.

И та же самая газета писала о так называемом Мише-Два-Процента как о преступнике, который присваивал народные деньги. Теперь это как бы «борец за свободу». Вот, собственно говоря, кто изменился. Изменилось представление о свободе. То есть, свобода, направленная только на критику существующей в России власти, является праведной. И вот это постоянное кочующее желание заниматься только нападками на власть именно в России, а не на власть в целом в мире, или во Вселенной, или в нескольких вселенных. Это как раз очень примитивная мысль

Постмодернизм, бизнес и западные структуры

До какого-то момента рок-музыка была искренней, искусство было искренним, Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин… Но потом мы столкнулись с развитием этих же процессов на уровне индустриального комплекса, на уровне бизнесов. И когда появилась уже такая группа как Sex Pistols, вроде бы все правильно — если бы не личность Малькольма Макларена, который так или иначе уже связан со спецслужбами Запада.

Когда нужно уже создавать какой-то продукт, стало понятно, что управление группами является самым интересным процессом в мире. Все удивляются, почему это здесь, а это здесь. Так называемый постмодернизм занимался очень детально изучением маргинальных групп.

Понятно, крупные группы это голубые, зеленые, красные и так далее… Вот, например, недавно меня поразил один фильм о такой очень узкой группе, я прошу у них прощения, это сиамские близнецы. То есть такой, как бы смешной, потешный фильм о неких сиамских близнецах. Один из них женится, соответственно живет со своей женой, а второй тоже не может отойти никуда.

И это сложнейшая проблема предлагается нам в том числе как важная для всех. Поэтому в этой ситуации мы понимаем, что теория маргинальных групп является стержнем и к созданию нового репрессивного механизма, который призван разъединить, разобщить крупные скопления масс на более мелкие, фрагментарные.

З. П.: С целью?

С. Б.: Ну с целью расщепления. Никто не отменял в мире такого глобального процесса, как построение «суперэтноса». Я, конечно, прошу прощения. За это борются американцы со своим плавильным котлом. За это борется КНР со своим мощным этническим, полиэтническим компонентом. Чуть участвует Бразилия. Безусловно, участвует Россия.

Воздействие на целостные организмы, так называемые коллективные тела, или коллективные поля при помощи вирусов, является очень эффективным механизмом.

З. П.: Эти люди, значит, не в Америке находятся? Они против Америки тоже воют, как и против нас?

С. Б.: Вот в том-то и дело, что в Америке государству, видимо, или каким-то группам, которые сопричастны государству. Пусть это, назовем их масонские ложи, ну все сразу испугаются. Назовем это какими-то организациями незаметными.

З. П.: Финансово-культурологические клубы.

С. Б.: Да, которые каким-то образом смягчают и адаптируют то, что вы сказали, о вас тогда во времена рок-музыки ни того ни сего. Вот можно воспринимать все в штыки, а можно наоборот, как в Америке, типа: «здорово, еще одна новая маргинальная группа, прекрасно, давайте посмотрим, что они, как они могут нам помочь в решении вопроса». Вот, например, характерный пример.

«То, что происходит в Сирии — это трагедия, которая иллюстрирует в целом уничтожение микрокультур»

Где-то лет, наверное, 8–10 назад в одном из главных музеев планеты «Метрополитен музей» в Нью-Йорке после реконструкции открыли зал ислама. И вдруг внезапно в центре этих залов появилась невероятной красоты комната IX–X века, может XI, не буду врать, из Дамаска, Сирия. Вывезенная целиком, до гвоздика. Можно сказать, таким образом осуществляется колонизация и адаптация каких-то культурных образований методом изучения, потребления и так далее, и происходит расщепление.

То, что происходит в Сирии — это трагедия, которая иллюстрирует в целом уничтожение микрокультур, которые сохраняются живыми до сих пор на нашей планете. Скажем, в Сирии существовало такое количество сект, особенно православных. А для нас это очень важно, и монастырей, которые больше нигде и никогда не встречаются. Это касается определенных типов творчества.

Единые ценности Запада — это новый тоталитаризм, не сравнимый с советской машиной

Например, знаменитые ассиро-палестинские иконы, исполненные в технике энкаустика, которых очень мало. Или просто в целом какие-то живые, опять же возвращаясь к вопросу традиций непрерывной линии передачи, живые люди, которые знали живых людей, которые знали живых людей, которые знали живых людей.

Это сейчас разрубается, уничтожается. И всем предлагается некая универсальная схема, которая, в принципе, с точки зрения культуры даже неинтересна. Поэтому я удивляюсь и всегда спорю с людьми, которые как бы настаивают на каких-то ценностях, скажем, единых ценностях Запада, не понимая, что это и есть новый тоталитаризм, совершенно не сопоставимый даже с советской тоталитарной машиной.

Уничтожение культуры — опасный процесс

Как исследователь, любитель и участник процесса культуры, я хочу сказать, что при любых обстоятельствах уничтожение культуры является очень опасным процессом. И на наших глазах уже были уничтожены очень существенные вещи. Прежде всего это советская культура, которая строилась очень долго нашими отцами и дедами.

Кому-то это может не нравиться. Там были свои традиции. То, что основным все-таки разрушителем оказался внутренний так называемый сложный механизм, о котором мы начинали говорить в связи с рок-музыкой, но он уходит глубже.

Конечно, партийное руководство сыграло более существенную роль, негативную роль в уничтожении Советского Союза, одной из эпостасей России. В том числе и как единство народов, в том числе и как наш оригинальный свой плавильный котел, в котором никого не плавили, в котором были представлены те этносы, которые существовали на тех местах, на которых они существовали, и существуют до сих пор.

И это, в принципе, уникальная ситуация, которая, я надеюсь, будет нами осознана. Отстоим ее сейчас, значит, мировая культура будет более интересным организмом, чем то, к чему она придет в случае победы той или иной финансово-промышленной структуры.

Возможность войны: машины тоже говорят

Я специально сейчас нагнетаю истерию по поводу начала термоядерного угара, провоцируя тем самым возможную дискуссию, которая приведет к каким-то миротворческим миссиям. Если во времена хиппизма на Западе были очень серьезные силы, которые говорили о необходимости ведения риторики миротворческих, типа, пацифизм.

Сейчас, когда максимально близко человечество приблизилось к очень серьезным обстоятельствам реальной войны, мы видим полное отсутствие каких бы то ни было инициатив… Я надеюсь, они приведут к положительным обстоятельствам, а не к военным действиям.
Тем не менее генералы — это генералы.

Внутренняя структура вооружений тоже имеет свое бессознательное. Машины тоже говорят. Кнопка, которая является ядерной, она живет своей жизнью. И она привлекает к себе очень серьезные энергетические потенциалы тех, кто находится рядом. Просит: «Нажмите меня, я самое желанное, что есть в этом мире! И мир изменится. Я — единственное, что может изменить мир!»

Эта кнопка очень существенным обстоятельством является для всех нас. Потому что сейчас мы видим, что она не только существует, но и воздействует.

Оружие массового обольшения

Если будут управлять государством шестые, седьмые, восьмые колонны, то через десять лет мы будем, безусловно, не в состоянии выдержать те культурные взаимодействия, которые следуют после выставок художественных. Потому что понятие «оружие массового обольщения», на мой взгляд, является принципиально важным на тех же весах, где стоит оружием массового уничтожения и оружие массового обольщения.

Это та семиотическая среда, сложно структурированная, которая в состоянии расщепить любую вроде бы фундаментальную культуру, любую основу цивилизации. И это очень серьезная механика, которую нужно изучать, воздействовать на нее.

З. П.: И побеждать. Диагнозы поставлены, и пути выхода тоже были обозначены.

Царьград

Смотрите также: