Управляемый хаос на постсоветском пространстве
Если обозреть просторы интернета (не только русскоязычного), можно встретить массу текстов о том, как Запад в целом и Соединённые Штаты в частности действуют на постсоветском пространстве. Немало авторов сходится в том, что целью Запада является всемерное ослабление крепкого государства в любой постсоветской стране.
Обильно пишут в этой связи о подрыве традиционных ценностей. Причём в англоязычном интернете очень многие представители стран Запада выражают симпатии именно к традиционным устоям постсоветских стран, которые так ненавидят их власти.
Нет нужды в очередной раз повторять это — делается всё, чтобы ошельмовать страны, лишь слегка возражающие доминированию «клуба». Хотя в чём их недемократичность, понять нельзя. В том, что они осмелились отстаивать свои интересы?
Но в этой связи хочется обратить внимание на кое-что ещё.
В последнее время мы стали свидетелями целого водопада трансформаций. Если бы в 1991 году хулителя советской власти и сторонника демократии западного образца свозили на машине времени на четверть века вперёд и показали, к чему придёт мир (и особенно его родные края), его психика могла бы и не выдержать.
Язык не поворачивается назвать их «либеральными», ибо с либерализмом у них общего не больше, чем у пня с ярмаркой. Интернет и социальные сети распахнули настежь ворота кампаниям травли. Впрочем, охота на ведьм — традиция: вспомним салемские процессы над псевдоведьмами. А ведь и тогда всё строилось на измышлениях психически нездоровых. Только в те времена видели колдовство, а ныне сексуальные домогательства или «русских хакеров».
Мода на массовые протесты, кампанейщину, акции захлестнула «цивилизованный мир». По любому поводу на улицы выходят толпы активистов, это становится основной темой выпусков новостей — взять хотя бы «Евроньюс» или Би-би-си. Никогда ещё в истории Соединённых Штатов не было столько протестов против избранного президента. Чему удивляться, что через год они превратились в митинги феминисток? И вот уже мы видим толпы одолеваемых активной гражданской позицией, клеймящих и проклинающих.
Европу тоже захлёстывает это поветрие. «Французские политики до сих пор не поняли, что мир изменился, — пишет французская журналистка Мишель Котта. — Хотя сейчас кругом паритет, а партии распахнули двери перед женщинами-кандидатами, многие всё равно продолжают считать женщин второстепенными придатками». Что же требуется, чтобы доказать равенство? Ах да, перестать видеть в женщине женщину…
Но здравые умы (а их, к счастью, не так уж мало) возражают. В частности, выдающаяся актриса Катрин Денёв даёт прекрасную отповедь борцам с вселенским злом:
«Мне не по душе чересчур распространённые сегодня стадные чувства. С этим связано моё сдержанное отношение к хэштегу "Заложи скота"… Разве подобный хэштег не подталкивает к доносам? Кто может гарантировать, что тут обойдётся без манипуляций и подлости?.. Нам нужно жить вместе, без "скотов" и "шлюх".
Речь идёт об угрозе чисток в искусстве. У нас станут сжигать де Сада вместе с Плеядой? Называть Леонардо да Винчи педофилом и срывать его полотна? Убирать Гогена из музеев?(...) У меня просто нет слов при виде этой атмосферы цензуры, которая вызывает опасения насчёт будущего наших обществ».
На этом фоне упорно публикуется информация о… вырождении мужчин! В тренде образ слабого мужчины, навязываемый массмедиа и интернетом. Мальчиков с детства учат избегать любого насилия. Исследователи подметили такую интересную вещь, как… увеличение изображений дракона с древности и до наших дней. На старинных иконах, например, святой Георгий побивал существо размером с крокодила. А в современных фэнтези дракон размером с небоскрёб. Трактовка следующая: в старину перед боем юные воины должны были настроиться и понять, что дракон не так страшен. В наши же дни мальчик должен осознать, что силой не справиться, так что лучше не махать кулаками зря.
Недалеко отсюда и феномен ювенальной юстиции. В ряде стран сегодня забрать ребёнка просто по доносу соседей — плёвое дело. И не нужно ни суда, ни доказательств плохого обращения — достаточно, если ребенок в садике изобразит на уроке рисования какую-нибудь детскую фантазию, которую истолкует шаман-психиатр.
А самое интересное, что этих детей нередко передают в семьи с «родителем № 1» и «родителем № 2». Где, очевидно, им создадут гораздо более позитивные условия, чем в родной семье. Причём отсутствие в стране традиции гей-парадов становится вполне серьёзным основанием для упрёков в отсталости и попрании прав человека.
Всё это ставит в неудобную позицию истинно толерантного человека, уважающего любые меньшинства. Но общество лезет на баррикады по чёрно-белому принципу — кто не с нами, тот против нас. Безусловно, угнетение гомосексуалистов недопустимо, но к чему навязчивые гей-парады и прочий пиар этого дела? Недопустимо угнетение по признаку религии, цвету кожи и национальности, мир прекрасен в своём разнообразии, но зачем же создавать привилегии и превращать эти категории в некую «священную корову»? Меньшинство нужно уважать, это всегда интересная культура, но разве доведение большинства до чувства второсортности укрепляет толерантность?
Патологическая политкорректность уверенно ведёт к тому, что в наши дни (хорошо, пока в отдельных странах) запрещают те или иные произведения золотого фонда мировой литературы вплоть до детских сказок. В современном, вроде бы просвещенном мире табуируют целые темы — о какой свободе слова может идти речь?
На этом фоне так называемые «развитые» страны (всё вышесказанное заставляет применять этот термин с иронией) захлестнула волна беженцев. Но о них столько сказано, что нет смысла повторять заезженные сентенции о крахе мультикультурализма — сегодня с этим не согласен только особо ортодоксальный правочеловек.
В «развитых странах» людям внушается чувство вины за колониализм. И подразумевается, что теперь они должны из своего кармана платить за «того парня», а то и пятерых — ведь их предки стали жертвой колониализма и расизма! А среди этих ребят далеко не все намерены уважать ценности нового общества, да и хотя бы просто работать. Ведь глобальный Юг знает, что на Севере можно, как в сказке, жить на «вэлфэр», не делая ровным счётом ничего. А Европу видят слабой, не умеющей постоять за себя.
Возникает ощущение, что за всем этим стоит цель — главное, чтобы европейцы и американцы не размножались. А на их место придут иммигранты. Видимо, ожидается, что рано или поздно произойдёт смешение всех в едином плавильном котле, и Вавилонская башня будет наконец достроена, а досадное последствие попытки её строительства — обилие языков (читай: культур и систем ценностей) будет устранено.
Но об этом ещё в 1970-м в прогремевшей на всю страну речи хорошо сказала Барбара Микулски, будущий сенатор (в 1987–2017 гг.) от штата Мэриленд: «Америка — не плавильный котёл. Это кипящая кастрюля для этнического американца, который чувствует, что за ним ухаживают политически, но грабят экономически, причём и государство, и бизнес. Ему надоело, что бюрократы, белые либералы и чёрные псевдобунтари навешивают на него ярлыки расиста и тупицы. Он оплачивает из своего кармана все государственные программы, но взамен получает мало или вообще ничего. Этнический американец платит слишком много налогов, но получает слишком мало услуг. У него нет крутых адвокатов и лоббистов, выбивающих льготы. Если он имеет жильё, то по нему бьёт рост налогов на недвижимость — основной источник доходов для его муниципалитета. Он устал быть лишь объектом. (…) И вот старые предрассудки и новые страхи порождают гнев, но он направлен на меньшинства, а не на власть».
Борьба с неугодными даёт роскошный повод закручивать гайки — и вот в колыбели демократии с каждым годом укрепляется полицейский режим. Его подпитывает массовая истерия в сетях и на сборищах «активистов». Чему удивляться, что «русских хакеров» не находят пока разве в Сан-Марино с Андоррой? Это смахивает на преследование колдуний и еретиков и явно имеет те же корни. Уходящие в архетип зловещего хранителя магических знаний, стремящегося наложить чары на добрых людей.
Одновременно всё больше исследователей указывает на выхолащивание сути демократии и гражданского общества на Западе, нарастание недоверия к ним. Это идёт параллельно с ростом протестов и «оранжевыми революциями», но менее заметно.
Профессор Гарварда, Оксфорда и Стэнфорда Ниалл Фергюсон в своей яркой работе «Великая дегенерация» (2013) отмечает, что США, Британия и весь Запад всё больше погружаются в кризис институций, некогда обеспечивших им мировое лидерство. Например, власть закона превращается во власть законников. Восток стремительно догоняет Запад по всем показателям, а тот «переживает упадок, невиданный за предыдущие полтысячелетия». Среди причин — стремительный рост задолженности «передовых» стран, рост пропасти между богатыми и бедными и др. В 2013 г. разрыв между доходами и обязательствами федерального бюджета США составил 200 трлн долл. Совокупный госдолг Британии в тот год был 93% её ВВП, США — 112%, а Японии — 245%, абсолютный рекорд! Причём Страна восходящего солнца утроила его за 20 лет. А если к этому добавить задолженность частного сектора, держателей ипотеки и др., то цифры станут немыслимыми: долг Германии — 278% ВВП, США — 279%, Италии — 314%, Британии — 507% и Японии — 512%. А ведь это ляжет неподъёмным грузом на следующие поколения. Это им придётся резко подымать налоги и сокращать «социалку». И молодёжь «развитых стран» уже обвиняет своих политиков, что те крадут их будущее.
Фергюсон показывает, что это частные симптомы главного — кризиса институтов западного общества и доверия к ним. Притчей во языцех стало падение явки на выборах. Но ещё тревожнее кризис общественных инициатив и ассоциаций. С 1965 по 2000 год в США число членов общественных комитетов упало на 39%, родительских комитетов — на 61% и т. д. Если в Великобритании в 1914 г. в общественных ассоциациях и клубах состояло 33,8 млн чел. при населении чуть более 44 млн (!), то в 2001 г. — 10,5 млн из 59,7 млн.
Но Запад не видит кризиса институтов и ценностей у себя дома, а стремится «осчастливить» других. По мнению российского аналитика А. Девяткова, Вашингтон и Брюссель всё активнее подключают к проведению реформ в постсоветских странах (Украине, Молдове, Грузии, Армении) неправительственные организации. Реформы, по их замыслу, должны проводиться в самых разных сферах — от избирательного законодательства до таможенного регулирования. НКО должны быть и партнёрами, и оппонентами власти, чтобы она не уходила от реформ, считает эксперт.
Он отмечает активизацию Форума гражданского общества Восточного партнёрства, который в 2017-м объединял около 500 НКО. Общая сумма, выделяемая им евроструктурами, растёт: если в 2007–2010 гг. она составляла 30 млн евро, то в 2011–2013 гг. — 68 млн, а в 2014–2017 гг. — уже 148 млн. США не отстают: львиная доля грантов, выделяемых Национальным фондом в поддержку демократии (NED), идёт на участие НКО в реформах. За 2016 г. сумма грантов, выделенных NED странам Восточного партнёрства, составила 12 млн долл. Украинские организации получили 4,5 млн, их коллеги в Молдове, Грузии и Беларуси — по 2 млн, в Армении и Азербайджане — по 1,1–1,2 млн. Кроме NED, помощь неправительственному сектору идёт по линии USAID и непосредственно американских посольств.
А. Девятков обращает внимание, что предпочтение всё больше оказывается конкретным проектам, а не абстрактной «демократизации». Уделяется внимание и бизнес-сообществу: оно должно почувствовать толк от сближения с Европой и поддерживать евроинтеграцию. Евросоюз совместно с ЕБРР, Европейским инвестиционным банком и немецким банком развития KfW разворачивает программы льготного кредитования малого и среднего бизнеса в странах Восточного партнёрства — наиболее активно в тех, кто подписал соглашение об ассоциации. Они должны помочь модернизации производства; планируется выдать сотни миллионов евро.
Однако известно, что далеко не все выделяемые западными институтами средства достигают конечного потребителя. Значительная часть идёт в карман самим консультантам. А получающие помощь некоммерческие организации не всегда эффективно распоряжаются ею. Грантодатели сталкиваются с тем, что они (да и правительственные структуры этих стран) не предлагают достаточно стоящих проектов.
Поэтому западные институты и стремятся делать помощь всё более адресной. Но даже если не все средства расходуются эффективно, они являются экономическим рычагом, делая местные структуры власти и НКО зависимыми и лояльными.
Вместе с тем многие аналитики указывают на то, что постсоветские страны, пошедшие этим путём (в первую очередь Украина), ко вступлению в евроструктуры ближе не стали. Европейские руководители постоянно подчёркивают, что об этом даже речи не идёт. Аналогичные соглашения об ассоциации подписали Алжир, Иордания, Ливан, Марокко. Но европейская элита даёт Киеву советы. В феврале 2016 г. депутат Бундестага К.-Г. Вельман анонсировал «план Маршалла для Украины», заявив, что он необходим для восстановления её экономики, реформы госуправления и демократизации судебной системы, причём под контролем Берлина. А программа помощи МВФ, принятая в марте 2015 г., предполагает выделение 17,5 млрд долл. в течение 4 лет (взамен программы «standby», в рамках которой Киев в 2014 г. получил 4,6 млрд). В 2015–17 гг. выделено несколько траншей, периодически откладывавшихся из-за невыполнения Украиной жёстких условий МВФ. Ей пришлось снизить расходы на образование и здравоохранение, провести непопулярные налоговые реформы — ввести налог на пенсии, поднять единый налог для сельхозпредприятий и на топливо, тарифы на коммунальные услуги (в марте 2016 г. электроэнергия подорожала сразу на 25%). МВФ поставил условием увеличение пенсионного возраста и снижение дотирования ЖКХ. Были и более популярные требования — сокращение чиновников, ослабление регулирования бизнеса.
Уверенно дают советы по внутренним вопросам Украины американские политики. Уходивший с поста вице-президент Джо Байден в декабре 2016 г. советовал, как изменить государственное устройство: на Украине должны быть «автономные, независимые штаты, занимающиеся собственными вопросами и определяющие свою образовательную систему» (!). Директор Украинского института анализа и менеджмента политики Руслан Бортник комментировал: «Интересы США и ЕС на Украине принципиально отличаются. США используют Украину для геополитического противостояния с Россией. Часть американских элит уверена, что без Украины Россия не сможет восстановить свое влияние… А ЕС рассматривает её как мост, связующее с Россией звено». Р. Бортник делает вывод, что Брюсселю не нужна катастрофа у своих рубежей.
Российский эксперт Сергей Латышев обращает внимание, что и руководство ЕС, и американские официальные лица всё чаще подчёркивают, что не желают видеть Украину ни в ЕС, ни в НАТО. Например, председатель Еврокомиссии Ж.-К. Юнкер и глава европейской дипломатии Ф. Могерини летом 2017 г. заявили, что у Украины нет шансов вступить в ЕС. Спецпредставитель госдепа США по Украине Курт Волкер сказал то же насчет НАТО. По мнению С. Латышева, это «констатация колониального статуса», и США «спихивают провальный проект, необходимый Вашингтону только для создания неудобств России, на Евросоюз». ЕС же «воспринимает Украину как колонию». Соглашение об ассоциации с ЕС из-за внесённых по настоянию Нидерландов поправок не накладывает на Брюссель никаких обязательств, но «предусматривает экономическую эксплуатацию Украины». Выступая на встрече с послами ЕС в Брюсселе, Юнкер прямо заявил: «Украина не является европейской страной», не имеет отношения ни к ЕС, ни к НАТО, и «важно, чтобы все это понимали». Он добавил, что «нет европейской безопасности без России» и нужно найти формат диалога с ней. Контекст был понятен: нельзя отталкивать Россию, когда у ЕС столько проблем, а США лишь усугубляют их, поощряя центробежные тенденции.
По оценке С. Латышева, саммит ЕС в Киеве в июле 2017 г. завершился «грандиозным провалом», поскольку Нидерланды, Германия и Франция воспротивились включению в итоговую декларацию формулировки о перспективах интеграции Украины. А К. Волкер дал понять, что США рассматривают Украину как разменную монету в игре с Москвой на «шахматной доске»: Украина «сама должна определить, когда будет готова вступить в НАТО, но это не значит, что она близка к тому, чтобы получить приглашение». Волкер сожалеет, что отношениям между Россией и США навредил «украинский кризис».
С. Латышев: «Украина должна вбить клин между Россией и Европой и расчистить путь в ЕС дорогому некачественному американскому сжиженному газу вместо дешёвого российского». Г. Киссинджер: «Если Украина хочет выжить…, она не может быть форпостом одной стороны против другой. Ей надо быть мостом между ними».
Навязывание определённой модели власти западными псевдолиберальными элитами имеет место по всему миру. Но, как неоднократно подчёркивал министр иностранных дел России С. Лавров, западная модель демократии неприменима к Ближнему Востоку, Афганистану, Ирану с их многовековыми традициями. Навязывание её он назвал «неконструктивным и контрпродуктивным»: «Я думаю, любой наблюдатель, который следит за событиями, может прийти к выводу о том, к чему привела эта демократизация». «Понятно, что такие базовые принципы, как свободные выборы, рыночная экономика, в той или иной степени лежат в основе успешного развития любого государства. Всё больше стран приходит к этому выводу. Но внушать странам с многовековой историей и традициями общепринятые на Западе, но чуждые этим странам понятия пагубно».
Ещё один элемент «прекрасного нового мира», навязываемого Западом, — своеобразно понятый парламентаризм, обязательной частью которого должны стать калейдоскоп партий и коалиций, бесконечный торг при формировании кабинетов. Возьмём прошлый год: в Норвегии и Германии парламентские выборы состоялись в сентябре, но переговоры о создании коалиции закончились у норвежцев лишь 14 января, а у немцев идут до сих пор. В Австрии переговоры о формировании кабинета длились два месяца (октябрь — декабрь). В Исландии после октябрьских выборов 2016 г. правительство было сформировано лишь в январе 2017-го. В Испании попытки сформировать кабинет заняли почти год — 314 дней в 2015–16 гг., пришлось проводить выборы повторно. А Бельгия установила в 2010–11-м абсолютный рекорд: 541 день, более полутора лет! После выборов 2014 г. переговоры прошли на удивление быстро — всего 5 месяцев.
У западных «либеральных» элит на постсоветском пространстве главная цель — фрагментация, управляемый хаос. Во имя этого они готовы поддерживать даже откровенных неонаци. Но и в «развитых» странах им нужно ослабление традиций, основ и уклада жизни общества, патернализма. При этом в «старой» Европе, наоборот, ударной силой расшатывания сильного государства и традиционного общества являются левые — возьмём Каталонию.
Мы наблюдаем парадоксальный союз «либералов» с правыми националистами в постсоветских странах Восточной Европы и с левыми в Западной Европе, эпическую битву «прогрессивных сил» с президентом Трампом в Америке. К врагам отнесены традиционные церкви (православие и католичество), польские, венгерские и сербские традиционалисты, французские, немецкие, австрийские и голландские «правые» (которых называют «неофашистами»).«Либеральные» телеканалы не находят добрых слов о Берлускони и Рахое, Орбане и Качиньском. А главный недруг и воплощённое зло — российский президент Путин. Даже папа римский под давлением «прогресса» больше не осуждает то, что несколько десятилетий назад проклиналось как «содомский грех», а ряд протестантских церквей открыто реабилитировал его. Бесчисленные фонды, «активисты» (напоминающие хунвэйбинов) и «прогрессивные» медиа методично внедряют всё это в массовое сознание и подсознание.
Но как могут столь разнородные силы вступать в союз? Где его идейная основа?
Внимательное изучение вопроса позволяет сделать вывод: западные мейнстримные «либералы» сегодняшнего дня, определяющие погоду на Западе и в глобализирующемся мире, — на самом деле совсем не либералы. Это новые левые, нео- и постмарксисты.
Одной из идей неомарксизма является то, что движущей силой революции станет не сытый, обуржуазившийся и размытый рабочий класс, а угнетённые меньшинства. Именно они накопили потенциал, способный разрушить традиционное общество.
Если это так, то становится понятным парадоксальный на первый взгляд союз «либералов» с такими противоположными силами, как ультраправые националисты постсоветских стран, леворадикальные движения и феминистки Запада и даже либертарианцы, стремящиеся к минимальному вмешательству государства в жизнь общества и личности. Краеугольный камень тут — всем им мешает сильное стабильное государство. При этом все хором выступают за свободу. Вот только понимают её по-разному. Леворадикальные активисты хотят свободы от традиций и устоев. Ультрафеминистки — от гнёта мужчин. Либертарианцы и анархисты — от государства. Националисты в странах бывшей «европейской части СССР» — от «азиатской империи».
А псевдолибералам-постмарксистам все эти «сорта зла» видятся родственными. В их восприятии они сливаются в едином комплексном образе врага. Этот враг — традиционное государство с крепкими консервативными устоями, твёрдо удерживающим власть харизматичным лидером, контролем власти над экономическими и политическими элитами, приоритетом национальных интересов перед «общечеловеческими» и отсутствием конфликтов социальных/этнических/конфессиональных групп.
Американский аналитик Дж. Д. Хейс (JD Heyes), традиционалист, колумнист ряда изданий и редактор ресурса The National Sentinel, через несколько дней после инаугурации опубликовал статью «Почему президент Трамп должен просить Интерпол выдать ордер на арест Джорджа Сороса». Он пишет: «Вмешательство в политику [Сороса] должно беспокоить нас гораздо больше, чем мифические "русские хакеры", якобы повлиявшие на результат президентских выборов, но на деле являющиеся «уткой». Сорос финансирует то, что можно назвать внутренним терроризмом. Из-за чего гибнут полицейские и творятся погромы в мегаполисах Америки». Хейс отмечает, что, по данным «Вашингтон таймс» на январь 2015-го, финансируемые Соросом организации перечислили до 33 млн долл. организациям активистов, «обнаглевших от такой поддержки», «жгущих, грабящих и громящих общественную и частную собственность». Его собственная родина, Венгрия, объявила, что деятельность всех финансируемых Соросом НКО и групп активистов будет запрещена. Один из руководителей правящей в Венгрии партии ФИДЕС заявил, что они «служат глобальным капиталистам и поддерживают политкорректность в ущерб национальным правительствам». При этом мейнстримные медиа называют Сороса «сторонником Демократической партии с обширной сетью организаций, продвигающих демократию в посткоммунистической Восточной Европе».
Хейс не согласен с таким определением — не демократию продвигает Сорос, пишет он, а беспорядки и хаос. По его мнению, финансируемые им организации, да и многие другие европейские НКО вместо демократических ценностей сеют насилие и анархию. Именно поэтому, убеждает Хейс, они и лоббируют массовый приток беженцев из стран, ставших «гнездом терроризма». Автор называет Сороса «лицемерным политическим леваком», «использующим капитализм для разрушения капиталистического общества». А для этого широко используется Первая поправка к конституции США о свободе слова.
Хейс прямо требует, чтобы новая администрация США «приняла меры к Соросу и любым другим бунтарским, левацким, марксистским «революционерам» на нашей земле и по всему миру», в первую очередь «за попытки разрушить нашу страну изнутри». Он считает, что эти деятели стремятся «ниспровергнуть законную действующую систему правления», а это уже, по его мнению, тянет на государственную измену. И цитирует самого Трампа, назвавшего Сороса «частью структуры глобальной власти, ответственной за экономические решения, которые привели к ограблению нашего трудящегося класса, потере нашей страной её богатств и перетеканию их в карманы горстки крупных корпораций и политиканов». Хейс делает вывод: «Настала пора этому человеку заплатить за попытки причинить вред стране, которая впустила его и сделала баснословно богатым».
Американские консерваторы, например Патрик Бьюкенен, считают, что именно нео- и постмарксизм стал идеологией разрушения традиционного общества на Западе. В частности, в своей работе «Смерть Запада» (2002) он называет их духовной базой идущих на Западе «самоубийственных» процессов. Ряд крупных неомарксистов (М. Хоркхаймер, Т. Адорно и прежде всего Г. Маркузе) в 30-е прибыли в США, спасаясь от нацизма. Получив кафедры в ведущих университетах, они «подмяли» под себя интеллектуальный дискурс в «продвинутой» элитарной среде и оказали решающее влияние на революционные перемены, начавшиеся в 60-е, когда их студенты стали доминировать в вузах, медиа, общественной мысли. Идеологией американской культурной элиты стал неомарксизм. Бьюкенен доказывает, что крах марксистских революций после Первой мировой войны и трансформация советского социализма в сталинизм заставили многих левых теоретиков переосмыслить свои постулаты. Они выдвинули идею «культурной революции». Суть её — разрушение традиций и христианских ценностей, не позволяющих, по мысли Бьюкенена, воспринять марксизм: общество сопротивляется.
Именно в этом, пишет он, следует искать корни движения за права ЛГБТ-сообщества, радикального феминизма, мультикультурализма, политкорректности. Неомарксизм стал превращаться в левый либерализм, его идеи совпали с чувствами поколения «бэби-бумеров», среди которых в условиях экономического подъёма росли гедонистические настроения, социальная безответственность, жажда «молодёжной революции». Насаждать новые порядки помогли суды, с 60-х гг. принявшие в США немало решений якобы в защиту различных свобод, на деле подрывая устои, ценности и христианские символы. Важным фактором стал и массовый приток иммигрантов, размывающих, по мысли Бьюкенена, гомогенность общества и его традиции, особенно после получения ими избирательных прав. Одной из основ неомарксизма-псевдолиберализма является использование двойных стандартов: оскорблять чувства большинства, традиционалистов, христиан допускается, пишет Бьюкенен, а критика леволиберальных догм пресекается.
Франкфуртская школа, ведущее направление неомарксизма, сложилась в начале 20-х вокруг Института социальных исследований во Франкфурте (отсюда и название). Её характерными чертами стали стремление объединить марксизм с рядом новых идей, в первую очередь фрейдизмом и экзистенциализмом, и междисциплинарный подход, интегрирующий методы социологии, экономики, истории, политологии, антропологии, психологии. Её лидерами стали М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Ю. Хабермас и Г. Маркузе. Они критиковали и капитализм, и фашизм/нацизм, и сталинский социализм, признавая, что классический марксизм не может объяснить развитие капитализма в ХХ веке. В 30-е они обосновались в Нью-Йорке и Калифорнии, хотя после войны часть вернулась в Германию.
Другим важным постулатом неомарксизма стала идея, что классовая борьба потеряла революционный потенциал, рабочий класс погряз в потреблении, стал размываться, перестал быть антагонистом буржуазии. Неомарксисты перешли от критики капитализма к критике всей западной цивилизации. Общество потребления и масс-культура (которым неомарксисты уделяли особое внимание) — такие же формы господства и контроля, как, например, нацизм, но их объяснить с позиций классического марксизма нельзя.
Адорно даже в красоте видит манипулирование и угнетение: она, мол, делает капитализм «эстетически привлекательным», поэтому надо поддерживать авангард в искусстве и музыке — они несут революционный заряд. Именно потому авангардное искусство встало в глазах псевдолибералов в один ряд с угнетёнными меньшинствами.
Антонио Грамши (не неомарксист, но сочувствующий) развивал идею раскола общества на меньшинства и сплочения их вокруг левых элит в борьбе с «угнетением».
Макс Хоркхаймер разрабатывал эти идеи ещё в работах 30-40-х «Закат разума» и «Между философией и социологией», в совместной с Адорно «Диалектике просвещения». Он фокусировался на взаимосвязях между соцструктурами, личностью и субкультурами (в т. ч. молодёжными, появлявшимися с 50-х гг.). Рассматривал авторитарную власть, масс-культуру, экономические кризисы и разрушение экологии как явления одного порядка. Считал, что корень проблемы в том, что есть несколько уровней разумности, разума (объективный, субъективный и инструментальный), и западная цивилизация прошла путь от поиска объективной истины к функциональному разуму, а затем к оправданию самых чудовищных вещей разумной необходимостью для «народа», «масс», «отечества» и т. п. Поэтому люди должны критически относиться к обществу и вообще всему. В том числе и к продуктам популярной культуры, навязываемым при современном капитализме. Люди, доказывает он, теряют свою индивидуальность в ширпотребе и фетишах масскульта, воспроизводимых по шаблонам снова и снова, а поп-культура подменяет её псевдоиндивидуальностью. Он называет массовую культуру ни больше ни меньше как формой тоталитаризма, прививающей конформизм. Свобода и творчество — только в исключениях из правил, их нельзя сделать объектом массового производства.
Примечательно, что к концу жизни (умер в 1973-м) Хоркхаймер стал оценивать перспективы реализации идей неомарксизма пессимистически.
Его коллега Теодор Адорно стремился синтезировать марксизм с фрейдизмом, а его работы «Minima Moralia» и «Негативная диалектика» оказали большое влияние на движение новых левых. Он в юности готовился стать музыкантом, поэтому в своих трудах уделял немалое внимание современной музыке как проявлению масскульта или борьбы с ним. Переехал в США по приглашению Хоркхаймера, но после войны вернулся. В своих работах стремился сочетать философию, психологию и социологию. Изучал психологию фашизма и авторитаризма, назвал войну во Вьетнаме «продолжением Освенцима». По иронии судьбы протестующие студенты, которым он симпатизировал, в конце концов его самого стали называть «буржуазным конформистом»! Это ускорило его кончину.
Адорно считал, что Запад, потрясённый военными лишениями, впал в потребительство и деградирует. Исчезает индивидуальность, способность критически мыслить, а это на руку капитализму. Культура стала индустрией, производящей товары потребления, медиа манипулируют людьми. Поп-культура даёт ощущение доступности удовольствий. В результате люди становятся пассивными, им уже не нужна борьба. Но продукция масскульта и ширпотреб лишь кажутся разнообразием, выбора нет, ведь всё это вариации одного и того же шаблона. Адорно называет это псевдоиндивидуализацией. Мы считаем реальным лишь то, что укладывается в доминирующий стандарт.
Стоящий особняком 88-летний Юрген Хабермас критикует франкфуртскую школу, хотя с оговорками считается её представителем и развивает схожие идеи. Рабочий класс исчез, эксплуатация приняла форму «психосоциального обнищания», скатывания людей к примитиву, пассивности. Их сознанием манипулируют при помощи массовых технологий. СМИ превращают людей в пассивных потребителей, «вэлфэр» делает их пассивным объектом политики. Хабермас вступается за христианские ценности, ибо на их базе возникли идеи свободы и прав человека, и предлагает концепцию «постсекулярного общества», основанного на диалоге между верой и разумом. Страны Европы толерантнее, чем США, а европейская модель капитализма лучше поддается регулированию.
Из неомарксистов наибольшее влияние на амальгаму левых и леволибералов оказал Герберт Маркузе, отошедший от Франкфуртской школы и ставший к концу 60-х ведущим теоретиком новых левых и студенческих протестов (в которых сам участвовал). Среди его последователей достаточно назвать Анджелу Дэвис и Руди Дучке. Его «Репрессивная толерантность», «Эссе об освобождении», «Контрреволюция и бунт» были их катехизисом. Он оказал огромное влияние на весь американский интеллектуальный дискурс. Его работы были очень популярны — «Разум и революция», «Эрос и цивилизация», «Одномерный человек», «Советский марксизм: критический анализ». Эмигрировав в США в 30-е, он получил американское гражданство и в войну работал ведущим аналитиком по Германии в ведомстве-предшественнике ЦРУ, «мозговом центре» стратегической мысли США, а затем в госдепе, где возглавлял отдел Центральной Европы. Преподавал политологию в лучших вузах — Колумбийском, Калифорнийском, Гарварде, выступал с лекциями по всему миру. Маркузе внёс немалый вклад в создание американской послевоенной социологии, повлиял на радикальных интеллектуалов.
Его идеи лежат на стыке философии, социологии и политологии, он тоже фокусировался на критике капитализма, советского социализма и масскультуры, доказывая, что это формы социального контроля. Маркузе стремился совместить марксизм и фрейдизм. Доказывал, что при капитализме демократия имеет тоталитарные черты, трудящиеся воспринимают себя как продолжение своей продукции, а люди превращаются в потребителей. Современный капитализм создаёт ложные потребности, чтобы заставить человека потреблять. Маркузе называет такого человека «одномерным»: «Люди… начали видеть смысл жизни в автомобиле, уютном доме, кухонном оборудовании». Но и социализм советского типа для него не лучше — там индивид вообще подавляется. И там, и там люди полностью контролируются при помощи технологий.
Согласно его концепции «репрессивной десублимации», массовая культура работает на капитализм при помощи, кроме прочего, и такого мощного оружия, как «сексуальная провокация». Если люди озабочены сексом, их энергия «десублимируется», отвлекается от борьбы за лучшую жизнь и свои права. Это перекличка с Фрейдом, писавшим о сублимации энергии в русло деятельности в результате подавления либидо.
Нельзя давать свободу слова правым: «Освободительная толерантность означает нетерпимость к правым и терпимость к левым... При демократии власть в руках народа, т. е. большинства. Значит, нельзя допустить, чтобы был перекрыт путь создания прогрессивного большинства, потому что… вновь открывать его придётся недемократическими средствами. К числу таких необходимых средств относится лишение свободы слова и собраний тех групп и движений, которые выступают за агрессивную политику, вооружение, шовинизм, дискриминацию по расовому и религиозному признаку, либо сопротивляются расширению социального обеспечения, здравоохранения и т. д.».
Во-вторых, он говорил, что общество потребления привело к интеграции рабочего класса в капиталистическое общество. Пролетариат превратился в некритически мыслящих потребителей, его партии и профсоюзы забюрократизированы, поэтому надо обратиться к отверженным, к угнетённым меньшинствам, особенно цветным, а также к женщинам и безработным. Именно там потенциал революции, пусть даже их сознание пока ещё не революционно. Нужен альянс радикалов-интеллектуалов и таких групп.
Маркузе вызывал и немало критики, в частности, за то, что подменил марксизм фрейдизмом или создал модель будущего, где всем будет деспотически заправлять группа избранных просвещённых. А. Макинтайр разгромил его концепты как не основанные на анализе хотя бы одного реально существующего общества. Другие авторы указывали, что он априори приписывает потребителям пассивность и некритичное мышление.
Провал студенческой революции 1968 г., прокатившейся по всему Западу и затронувшей ряд стран Варшавского блока, привёл к появлению постмарксизма. Корнелиус Касториадис, троцкист, изучал связь философии, политики, экономики, права и психоанализа. Известность получил его анализ сталинизма в работе «Социализм или варварство» 1961 года, где он доказывал, что СССР при Сталине был страной не социализма, а государственного капитализма. Касториадис считал, что идеи Маркса устарели, революционный пролетариат исчез. Ключевой его концепцией является «автономия», основанная на самопознании с помощью психоанализа. Образцом общества, подлинной автономией, он считает древнегреческие полисы. Автономное общество само создаёт правила и законы для себя, а вот большинство современных стран — гетерономные общества, делегирующие эту функцию неким высшим силам: богам, авторитету предков (традиции), исторической необходимости, абстрактному «народу». Любое общество стремится легитимировать свои законы в глазах граждан, только традиционное общество использует для этого авторитет религии и предков, а капиталистическое — рациональность, разум, здравый смысл, логику. Касториадис считает, что так создаётся « воображаемое», мифология: при капитализме складывается «мифология разума». И капитализм, и сталинский социализм, по его мнению, лишь варианты мифологии промышленной революции, экспансии производства, науки и прогресса. А автономия создаёт творческое воображаемое и ведёт к переменам к лучшему.
Скончавшийся в 2014 г. аргентинско-британский постмарксист Эрнесто Лакло (Лаклау) и его подруга, бельгийка Шанталь Муфф (ныне возглавляющая Центр изучения демократии в Вестминстерском университете в Лондоне), участники «революции 60-х», выдвинули концепцию радикальной демократии, фокусируясь на трансформации капитализма, идентичности и гегемонии и применяя постструктуралистский анализ. Созданная ими «Эссекская школа дискурсивного анализа» приобрела влияние. В своей книге «Гегемония и социалистическая стратегия» они отвергали идею классовой борьбы — современное общество состоит из множества антагонизмов.
Рассматривая идеи нео- и постмарксистов, можно понять суть происходящего. В том числе причину невероятного союза совершенно разнородных сил против сильного и традиционного государства. Создание «чёрной легенды» о странах, идущих не в ногу с глобальным мейнстримом. Это напоминает сознательное очернение Королевства Обеих Сицилий в английском общественном мнении в XIX в. будущим премьер-министром У. Гладстоном, посетившим Неаполь в 1850 г. и отправившим в британский парламент (!) серию писем, где он живописал «ужасные условия» жизни в королевстве и его дремучую отсталость. Он восклицал: «Это кощунство по отношению к Богу, возведённое в систему правления!» Самое забавное, что Гладстон не был там нигде, кроме Неаполя, но это не мешало ему авторитетно клеймить. В результате в британском (и европейском) общественном мнении укоренился образ варварской и отсталой страны, страдающей под гнётом тирании. А это помогло дипломатической полуизоляции южноитальянского королевства и облегчило его захват Гарибальди. Итальянские историки пытаются развенчать миф до сих пор, но стереотип живуч.
Становится понятно и то, почему у этой политики такая поддержка в постсоветских странах у части элит, молодёжи, населения. Проясняется цель — управляемый хаос.
Как же быть? Неужели этому тренду нечего противопоставить?
Уход от занудства, высокоморального поджимания губ, умение говорить с людьми на их языке. Предъявление доказательств невыгодности следования псевдолиберальной идеологии, ибо результатом станет «кипящая кастрюля» вместо «плавильного котла», охота на ведьм, колониальное рабство, превращение в рынок сбыта и дешёвой рабочей силы, гордящейся своим третьесортным положением («зато мы в цивилизованном мире!»). Уважение к разнообразию и правам всех, но без попыток введения привилегий, «священных коров» и табуированных тем. Снижение градуса агрессии в обществе, уход от «баррикад». Высмеивание штампов и шаблонов данной системы идей и ценностей (а мы видим, что это именно система), но без оскорблений, с уважением к чужому мнению. И надо раз и навсегда уяснить, что работа это долгая, медленная, нацеленная на фундаментальный результат, но в будущем. Работа с расчётом прежде всего на новые поколения.
Смотрите также:
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.